Ящер [Anonimus Rex] - Эрик Гарсия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Его невестой была Джейси Холден, Колеофизис.
Он опять качает головой, и я опять не верю ему.
— Вы говорите, они проходили обследование?
— Я этого не говорил, но все именно так.
— Да, да… Никаких воспоминаний. Так много лиц.
— Что ж, возможно, они не были крупными жертвователями.
— Возможно.
— А как насчет доктора Наделя?
— Кевин Надель?
Ура, победа — доктор хоть в чем-то признался.
— Да, окружной коронер. Он принадлежал к жертвователям?
— Не думаю.
— Но вы его знаете.
— Мы вместе учились медицине, да. Старый друг. Но он работает на правительство — какие уж там деньги.
— Так, может, вы подбрасывали ему наличных?
— Я друзьям взаймы не даю.
— А если не взаймы?
— Вы пытаетесь меня в чем-то уличить? — спрашивает он, и я предпочитаю спустить дело на тормозах, не дожидаясь, пока два Бронта запихнут меня в стеклянный ящик и вышвырнут вон.
— Давайте продолжим. — Занимайте места — основное представление начинается. — Был ли жертвователем Раймонд Макбрайд?
К счастью, доктор Валлардо уже положил на место яйцо размером с шар для боулинга, а иначе конкретно этот эксперимент закончился бы, разбившись вдребезги. Доктор подзывает телохранителей, усердно изучающих яйца поменьше:
— Фрэнк, Питер, не могли бы вы подождать за дверью?
Парочка Бронтозавров подчиняется. Доктор Валлардо ждет, пока за ними не закроется дверь, и только затем поворачивается ко мне, изо всех сил стараясь удержать доброжелательную мину.
— Вы говорили с ним? — Через всю комнату я слышу, как он скрежещет зубами. — То есть прежде чем он скончался?
Я рассчитываю на какую-то реакцию, но нет, ничего особенного. Что ж, поднажмем так, чтобы брызги полетели.
— Я разговаривал с его женой, — заявляю я со всей возможной многозначительностью. — У нас была долгая беседа. Она многое мне поведала.
Он на удочку не поддается.
— Мистер Макбрайд, да упокоится душа его, был среди жертвователей, да. И, в общем, этого не скрывал. Он полностью поддерживал мою работу, да, да.
— Полностью… Так речь идет о тысячах? Сотнях тысяч? Миллионах?
— Боюсь, что этого я вам сообщить не смогу.
— Даже если я очень попрошу?
— Даже если очень.
Столкновение лоб в лоб. Не отступать. Кто кого пересилит? Я предпочитаю сражаться именно так. Битва взглядов — кто первый моргнет, тот проиграл.
Проклятье. Так нечестно — у меня врожденная сухость в глазах. Ладно, по крайней мере, я убедился, что Макбрайд был среди жертвователей, хотя точных сумм и не выяснил.
— Зачем понадобилось Раймонду Макбрайду финансировать опыты ученого, чья работа ему до лампочки? Они с миссис Макбрайд оба Карнотавры. Им ваше лечение ни к чему.
— Как я могу прочитать мысли покойного? — удивляется доктор. — Возможно, он хотел помочь сообществу динозавров в целом, да, да.
— Не думаете ли вы, что Раймонда Макбрайда убил некто, не одобрявший финансирование ваших проектов?
— Понятия не имею, почему был убит мистер Макбрайд. Если бы я знал, немедленно отправился бы в полицию, да.
— Но вы допускаете, что мистера Макбрайда убили из-за того, что он впутался в ваши дела? — За неимением дневной работы, последнее время я слишком часто по ночам смотрел телевизионные инсценировки судебных разбирательств, так что теперь изо рта у меня лезет вся эта прокурорская муть.
Глубокий вздох — последнее время мои свидетели издают их все чаще и чаще, — и он произносит:
— Все возможно, мистер Рубио. Абсолютно все. — С губ Валлардо не сползает ужасно раздражающая меня улыбка. Это не более чем деталь облачения, не удивлюсь, если окажется, что доктор воспользовался аксессуаром производства «Нанджутсу корпорэйшн» № 418, «Постоянное Оживление». В голове у этого доктора будто высокая и толстая стена, и, похоже, гиблое дело пытаться ее раскурочить. Но возможно — не более чем возможно, — я смогу обогнуть эту стену.
Я, словно от нечего делать, небрежно обхожу комнату, будто бы невзначай бросая взгляд на инкубаторы. Все в порядке, возвещаю я этой прогулкой, все расслабились. Углубившись в недра лаборатории, я обнаруживаю секцию яиц, развившихся явно более прочих. Это выпускной класс инкубационной камеры доктора Валлардо, ребята, подруливающие к школе на крутых машинах под восторженными взглядами девчонок. Излучатели заливают скорлупу темно-красным, почти коричневым сиянием. В наборах акварельных красок этот цвет назвали бы «умброй жженой».
— А это что? — спрашиваю я, показывая на продолговатое яйцо. — Оно больше остальных.
Лучась отеческой гордостью, доктор Валлардо натягивает пару резиновых перчаток и осторожно поглаживает хрупкую оболочку.
— Это Филипп, — сообщает он нежным воркующим голосом. — Филипп зашел дальше всех остальных наших питомцев.
— Но он даже не проклюнулся.
— Конечно нет, — отвечает доктор, продолжая поглаживать скорлупу. — Мы еще ни разу не достигали этой стадии.
— Но я слышал…
— …всякие глупости, — заканчивает за меня доктор Валлардо. — До вас, должно быть, дошли сведения, будто из моих яиц уже кто-то вылупился, да? Увы, рано еще говорить о такой удаче. Но слухи опережают действительность.
Вот именно. На Совете об этом сообщили как о свершившемся факте: доктор Эмиль Валлардо создал живого смешанного детеныша, хотя из неведомых составных. Обычно у меня не было оснований сомневаться в истинности полученной на Совете информации, но если у доктора Валлардо действительно вылупился смешанный дин, какой же смысл ему скрывать успешное завершение многолетнего труда?
— И сколько времени пройдет, прежде чем Филипп вылезет из яйца? — интересуюсь я.
— Если он вылезет вообще, то борьба начнется не ранее, чем через три недели или около того. Он почти полностью сформировался, но должен еще набраться силенок, да. — Затем, включив дополнительный свет, обычную двадцатипятиваттную лампочку, вставленную в стенку инкубатора, он спрашивает: — Хотите посмотреть на него?
Чего не сделаешь ради науки.
— Будьте любезны.
Доктор Валлардо осторожно перемещает хрупкое яйцо поближе к лампе — левая рука его по-прежнему дрожит, — обращаясь с ним, будто ребенок, которому мама разрешила подержать свою любимую фарфоровую куклу.
Скорлупа тоньше, чем я думал, и когда она оказывается против света, появляется смутный силуэт, беззаботно плавающий в центре яйца в окружении известково-молочной плазмы.
— Если вы приглядитесь, — показывает доктор на тупой и более округлый конец яйца, — то заметите зубчатую оборку вокруг головы Филиппа, да.
— Будто у Трицератопа.
— Да, да, Филипп — дитя отца Трицератопа и матери Диплодока.
Отец Трицератоп — так может, это его ребенок? Врачу, помоги себе сам, так, что ли? И я спрашиваю:
— Вы женаты?
— Знаю, о чем вы думаете, мистер Рубио, и отвечаю: нет, это не мое яйцо. Филипп будет моим племянником, да, да.
Какова бы ни была его родословная, Филипп обещает стать весьма крупным, если ему суждено когда-нибудь вырваться из этой скорлупы. Трицератопы достаточно велики и без того, чтобы наращивать их генами Диплодока. А может, тут все и не так получается. Не имею ни малейшего представления, да и, говоря откровенно, ни малейшего желания вступать в длительную дискуссию на эту тему.
Однако не могу не заметить эти характерные черты Диплодока в юном (очень юном) Филиппе — мягкие изгибы спины, округлая голова, сочетающиеся и сливающиеся с костистой чешуей, что уже начинает формироваться на еще даже не младенческой шкуре Филиппа. Хвост, слишком короткий для Диплодока и слишком длинный для Трицератопа, будто игрушечная спиралька свернут кольцами под плодом и готов распуститься где-то в ближайшие три недели. Также и лапы, одновременно длинные и коренастые, являют собой превосходную смесь обоих существ, и я ловлю себя на мысли о том, какая жизнь уготована Филиппу, если получится у него живым явиться этому миру: чудом будет он провозглашен или чудищем?
Кстати, надо бы полюбопытствовать.
— Доктор Валлардо, — обращаюсь я, приблизившись вплотную к собеседнику и стараясь придать голосу как можно больше миролюбия и задушевности, — а вы единственный, кто занимается такого рода исследованиями?
Теперь он искренне смущен — это не притворство.
— Насколько мне известно. Да, да, я бы сказал, что я единственный.
— И никаких слухов, никаких известий о мятежных ученых, ведущих исследования за пределами общепризнанной науки? — Я говорю бестолково и нечленораздельно, словно помешанный, и сам это сознаю. Скоро, впрочем, дойдем и до сути.
Доктор Валлардо отвечает, яростно тряся головой и разбрызгивая слюни по всей своей лаборатории: